ДНЕВНИК А. Н. КУРОПАТКИНА № 17 (часть 3)

5 августа

Сегодня день прошёл без осмотра манёвров войск, кои заслуживали бы внимание государя. Всё утро оставались в поезде. Государь принял меня с докладом и дал 2½ часа времени. Успел окончить свой доклад по командировке на Дальний Восток. Делал доклад по пограничной страже, по железной дороге в техническом и экономическом отношениях, по Приамурскому краю. Государь сочувственно отнёсся к моему заявлению, что новые предприятия на Дальнем Востоке ещё более обездолили Приамурский край. Согласился и с мнением, что нам придётся продолжить дорогу от Сретенска до Хабаровска. Затем после завтрака ездили осматривать Псково-Печорский монастырь. Много старины времён Иоанна Грозного. Там он приказал отрубить голову настоятелю за переписку с Курбским и в тот же день, раскаявшись, нёс покойника во главе всех хоронить, а монастырь одарил.

За обедом и за завтраком сидел рядом с государыней, а Её Величество много говорила со мной по-французски и по-русски.

Всё идёт сильный дождь.

Манёвры идут вяло. Задача составлена Васмундом умело и интересно, но исполнители, Мейендорф и Чекмарёв (головной корпус Каханова), действуют слабо, ибо не понимают обстановки. Конница своего дела не делает. Отдельные стычки пехотных частей вчера, на глазах у начальника штаба французской армии, были неестественны и беспорядочны.

6 августа

День вышел удачный по погоде. Небо прояснилось. Парад относительно удался, если не считать, что преображенцы прошли слабо, хуже всех. Лучше других прошёл Новороссийский пехотный полк 3-й кавалерийской дивизии, тоже праздновавший свой полковой праздник.

Государь всё же отметил в приказе, что все части на параде представились в блестящем виде. Завтрак был предложен от двора 300 офицерам. Государь произнёс обычные тосты. После завтрака все вернулись в поезд, и около 4 часов пополудни гуляли в сосновом лесу.

Обед в очень тесном кругу прошёл оживлённо, Государь вспоминал сочинение Золя «Bête humaine» и «Le Débache». Особенно его поразили сцены Седанской катастрофы. После обеда вышли на платформу и, по шаловливому почину Ольги Александровны, катались с лестницы на подносе: сама Ольга Александровна, Струков, Гессе. Затем стали кататься с песчаной насыпи. Скатился и государь. Много все смеялись. Государь очень ловко прыгал с вершины откоса на скат. Далее всех прыгнул флиг.-ад. Нарышкин. Он прыгнул и с перил. Ольга Александровна резвилась, как прелестный мальчик, и заражала всех своей весёлостью. Государь мило и любовно шутил с нею.

Государыня, оставаясь у лестницы, много смеялась. Но вот она захотела перелезть через перила, запнулась и упала навзничь. Она тотчас поднялась, сказала, что не ушиблась,  но раза два подносила руку к голове. Когда все разошлись, Гирш был потребован к государыне.

Струков 64 лет удивил всех своей ловкостью.

8 августа

Вчера и сегодня много ездили верхом. Вчера должны были видеть, как Мейендорф, пользуясь превосходством в силах, разобьёт Каханова по частям. Этого не вышло. Каханов успел притянуть к себе 20-й корпус, которым наступал на гвардию, и одним корпусом атаковал сводную дивизию 18-го корпуса. Мейендорф, непонятным образом, направил 24-ю пехотную дивизию правым берегом Великой. Все пехотные части двух армий бродили впотьмах, так мало было при них оставлено корпусной конницы. В то же время конница двух сторон в составе 12 полков составила, по обыкновению, конное, довольно беспорядочное ристалище. Воспользовался этим случаем, чтобы ещё раз доложить государю об увлечении с нашей стороны стратегической (армейской) конницей. Докладывал своё мнение, что прежде всего надо обеспечивать корпуса пехоты корпусной конницей по расчёту 6 эскадронов или сотен на армейский корпус и уже, что останется, давать в армейскую конницу, а не (на)оборот. Дальнюю разведку мы выучились делать, а ближнюю не умеем и не учимся.

Странное тоже было распоряжение о спешном отступлении гвардейского корпуса, когда показались только ещё передовые части 20-го корпуса. Вместо того, чтобы, напротив, держаться, чтобы облегчить положение Курта, гвардия, не принимая боя, отступила и оставила свои позиции перед Псковом противнику.

Государыня плохо спала ночь и на манёвры не ездила. Ольга Александровна и Мария Павловна ездили верхом, и очень хорошо.

Сегодня был «генеральный бой». Дабы он мог состояться впереди Пскова, на правом берегу р. Великой, 20-й корпус отодвинули назад, гвардии дали занять выбранную ею ранее позицию.

Тактические действия двух сторон не были поучительны. Особенно ошибочно было приказывать переходить в наступление с горы Преображенского полка, когда противник был ещё в 800 шагах. Противнику (6 полков 45-й и 29-й дивизий), вместо движения навстречу, следовало бы остановиться и открыть огонь. Государь выразил желание в этот день особенно хорошо осмотреть 20-й корпус. Но, вместо сего, слишком много времени уделил на объезд гвардии. Окончив объезд войск по фронту, государь повернул к резервам, где стояла и кавалерия. Когда я заметил Гессе, что мы удаляемся от 20-го корпуса, который государь хотел особо подробно видеть, Гессе заметил: «Мы едем к кавалерии, чтобы увидеть улан. В этом всё дело». И так и в других делах. Государыня в этот день ездила в коляске. 20-й корпус в этот день мы видели очень мало, но со всеми гвардейскими полками государь поздоровался.

10 августа

Вчера был обычный доклад. Спросил: утвердил ли государь журнал совещания трёх министров, Ламздорфа, Витте и меня, по делам Дальнего Востока, на основании совещаний в Порт-Артуре. Государь ответил уклончиво, что он не дочитал ещё последних четырёх страниц. Это совещание (второе уже) было у нас 1 августа, и государь выразил желание, чтобы был приглашён и Безобразов. «Пусть, — сказал государь Ламздорфу, — останется при особом мнении».

Безобразов ответил на приглашение условно, указав, что в этот день он ожидает быть принятым у государя; Государь мне говорил, что действительно (в 6 часов вечера) Безобразов был принят. Мы же заседали до первого часу ночи. Поэтому Безобразов мог явиться на заседание хотя в 9 или 10 часов вечера. Но он не явился и уже выпустил жалобу, что его не пригласили. Надо это рассеять.

В докладе моём наибольшее упоминание заслуживает дело о политически неблагополучном элементе в армии. К нам поступают привлечённые к ответственности. Когда о них дела оканчиваются, то некоторые исключаются из рядов  армии, а некоторые арестуются. Из нижних чинов, совершивших преступление до поступления в армию, было в 1898 г. — 8 человек, 1899 — 15, 1900 — 30, 1901 — 25, 1902 — 40, в 1903 по 1 июля — 73. Офицеров — 8 за 5 лет. Меры принять надо серьёзные, но я снова государю докладывал, что, без оздоровления всей народной массы, зараза в армии будет проникать всё более и более.

Ездили сегодня в собор, монастырь, Поганкины палаты. Были на «чае» у дворян. Обедали с французской миссией, Пендзеком и двумя его адъютантами. Государь и государыня были к ним очень любезны и, после обеда, на платформе говорили с каждым. Ольга Александровна была тоже приглашена занимать их, но скоро отказалась. Подошла ко мне и откровенно говорила, что это очень скучно и что она этого делать не умеет. Жаловалась, что забыла французский язык.

Сегодня был общий парад. Прошёл прекрасно. Погода благоприятствовала. Все войска имели в(есьма) свежий и бодрый вид. Лошади в отличных телах. 20-й корпус представился очень хорошо. Лучше других, на мой взгляд, прошли полки 37-й пехотной дивизии. Два дня подряд государь с офицерами завтракает в поле. При проводах офицеров несколько сот офицеров так теснятся к государю с криками «ура» и с желанием поднять на «ура», что я и Фредерикс с трудом два дня сдерживали эту толпу. Надо принять меры.

Вчера на докладе, как вывод из манёвров, я доложил государю после обзора действий двух сторон, что манёвр задуман был прекрасно, интересно в высшей степени, но что начальники сторон требовались выдающиеся.

Стратегически Каханов действовал очень хорошо. Мейендорф очень плохо. Тактически и тот, и другой действовали слабо, в особенности благодаря отсутствию корпусной конницы.

Сейчас пил чай с царской семьёю. Государь был очень в духе. Много говорил. Смеялись много тому, что Гессе упал в толпе. Ольга Александровна рассказывала, что какой-то офицер взял её руку и ею толкал офицеров. Государыня, с которой я сидел рядом, много говорила со мной о предстоящих манёврах в Варшавском военном округе. Я ей напомнил,  как 5 лет тому назад перед отъездом с государем, по случаю смерти бабушки его, государыня говорила мне о необходимости нам спешить с перевооружением артиллерии.

За завтраком в царском шатре я сидел рядом с Ольгой Александровной. Говорили о том, что она собирается делать. Она сказала: «Я поеду в эту несчастную Данию». Когда я ей, шутя, заметил, что она высказывает мне доверие, высказывая такую смелую мысль, она мне ответила, я не скрываю, что не люблю Данию. Тут же она поставила в Преображенском полку и в жизни для себя первым номером брата и только вторым мужа, и когда я заметил, что обыкновенно бывает обратно, она мне мило ответила: «Я своего брата знаю раньше и полюбила раньше».

За чаем Ольга Александровна довольно больно укусила государя своими белыми зубами за руку. Государь вскрикнул и дал ей хорошего пинка, но сделал это в высшей степени любовно. Любовно смотрит на Ольгу Александровну и государыня.

12 августа

Сейчас ушёл граф Ламздорф. Передал, что государь в отмену своего решения, дабы ранее утверждения журнала трёх министров (Ламздорфа, Витте и меня) по маньчжурским и корейским делам запросить заключение наместника (что и было сделано), ныне приказал телеграфировать Алексееву, что он утверждает наше предположение по маньчжурскому вопросу и будет ждать заключения Алексеева лишь по корейскому. Главным образом государь держится за Ялу и не хочет соглашаться, чтобы это предприятие стало совершенно частным.

Относительно указа о наместничестве Ламздорф рассказал интересную новость. Государь и мне говорил, что относительно издания указа он советовался с Алексеем Александровичем. На днях Авелан был у Ламздорфа и рассказал, что, зайдя 2 августа к великому князю, он застал его в необычайном виде. Великий князь с недовольным видом сидел за письменным столом и что-то писал. Он встретил Авелана словами: «Сегодня я не могу дать вам много времени для  доклада. Государь прислал мне на просмотр вот этот проект указа о наместничестве, и я сижу за этим делом». Авелан, к великому удивлению великого князя, ответил: «Напрасно трудитесь, Ваше Высочество, указ уже опубликован несколько дней тому назад». Удивление великого князя было великое...

Ламздорф тоже передал мне, что в дипломатических кругах (узнано, вероятно, путём перлюстрации или дешифрирования депеши) полагают, что Витте соединился с Безобразовым. Ламздорф этому не верит.

Государь обещал мне сегодня поддержать меня завтра в совещании, под его председательством, о постройке с будущего года Бобр-Наревской железной дороги до Остроленки.

Он, выслушав мой доклад о предположенном сосредоточении 1-й и 2-й армий по мысли Николая Николаевича (великого князя), ныне государем утверждённом, и бывшем проекте сосредоточения, выразился, что он сам давно разделял те мысли, которые были выражены Великим князем Николаем Николаевичем. Я указал при этом, что оставление без обороны (или при очень слабой обороне) реки Нарева между Зегржем и Остроленкою тяжко отразится на положении 3-й армии, ибо тыл её и особенно правый фланг будут угрожаемы германскими войсками по прорыве ими линии Нарева, что поэтому надо принять все меры, дабы положение армии не стало критическим. Надо ей облегчить возможность уйти за Буг; выражает  при этом значение Влодавы. В числе мер к более упорному отстаиванию линии Бобра и Нарева я отношу и прокладку вдоль этих рек линии железных дорог. Но что временно ограничиваю свои требования проведением дороги по Нареву только от Визовны до Остроленки.

Государь одобрил эти соображения и выразился, что он особенно внимательно к ним отнёсся и потому, что я докладываю ему это дело не только как военный министр, но и как главнокомандующий Южным фронтом.

18 августа

Вчера С. Ю. Витте, когда я навестил его, рассказал мне следующее: в пятницу 15 августа государь назначил ему доклад в 2 часа пополудни, и накануне запискою поручил привезти с собой Плеске. Витте ничего не предполагал особенного и в течение двух часов докладывал государю такие мероприятия, кои касались более будущего, чем настоящего. Когда доклад уже оканчивался, государь неожиданно обратился к Витте со словами: «У меня к вам, Сергей Юльевич, есть просьба: я хочу вас просить принять пост председателя Комитета министров». Витте сидел молча и, вероятно, на лице его выразилось что-либо, ибо государь проговорил: «Я вижу вы, Сергей Юльевич, недовольны. Но ведь это важнейший в государстве пост». По словам Витте, он ответил, что если государь ему прикажет быть дворником при его доме, то и тогда он употребит все силы, дабы с успехом выполнить возложенную на него задачу, но если государю угодно знать личное мнение Витте, то он затрудняется говорить его без разрешения на то государя. — «Говорите, говорите», — сказал государь. «Тогда, Ваше Величество, я бы просил совсем уволить меня от всех должностей». Государь удивился: «Зачем это вам?» Витте объяснил, что до призыва на государственную службу он получал на частной службе до 60 000 р. в год. Никогда ранее и тем более теперь казна не могла его так обеспечить. Поэтому он и просит вернуть его в первобытное состояние.

Затем государь успокаивал Витте и говорил: «Вы видите, я вам назначаю преемником Плеске, которого вы сами мне намечали. Каждый в этом увидит, что доверие моё к вам продолжается». Далее государь обратился к Витте с предложением помочь расчленить Министерство финансов, дабы Плеске было легче справиться с этим, и сам указал на Восточно-Китайскую железную дорогу, на Железнодорожный департамент, на учебные заведения, пограничную стражу. По словам Витте, он ответил государю, что не видит в этом  расчленении пользы, ибо люди, стоящие во главе министерства, куда попадут железнодорожные дела, как Хилков, ещё хуже справятся с ними. Что то же и в школьном деле после Боголепова ничего не достигли. Стража и так подчинена теперь Алексееву.

Затем вошел Плеске, и государь объявил ему об его новом назначении.

Жена Витте, Матильда Ивановна, не была так сдержанна. Она со слезами говорила: «Разве можно так поступать с министром, работавшим 11 лет? Так не поступают с лакеями. И тех предупреждают об увольнении. Мы только что сдали внаём свой дом, который готовили для себя. Мы уже послали вперёд в Сочи прислугу». Далее она говорила, что на посту министра они прожили те сбережения, которые отложены были за время частной службы Витте.

19 августа

(Вагон на ходу к Либаве)

Сегодня имел продолжительный разговор с государем. Я докладывал, что с ростом нашей армии увеличивается число командных инстанций. Прежде были только корпуса. Теперь корпуса и округа, но уже и этого оказывается мало. Государь на военное время уже наметил двух главнокомандующих фронтами, которые каждый в военное время будут командовать войсками нескольких округов. Что не следует ли и в мирное время тех из командующих войсками, кои предназначаются главнокомандующими на военное время, уже в мирное время назначать главнокомандующими. Им можно прибавить к существующему лишь самый незначительный штат, как кадр будущего штаба главнокомандующего. Выгода будет та, что главнокомандующий явится более самостоятельным в военной иерархии лицом. Он не будет иметь даже условного подчинения военному министру и получит право непосредственного сношения с государем. На что Его Величество ответил: «Конечно, и чем чаще, тем лучше». Я продолжал, что при таком решении главн(окомандующему) легче будет исполнить задачу по подготовке к войне вверяемых ему армий, и соседние командующие войсками  легче перенесут как бы вмешательство в их работу мирного времени. Государь одобрил мысль и высказал, что он твёрдо остановился как на главнокомандующих на мне и на Ник(олае) Ник(олаевиче) и надеется, что нас на его век хватит. Что доверие к нам в этой роли — полное.

Прочитав тогда письмо ко мне ген. Сухомлинова, которого я приглашал в сентябре на время отпуска поработать со мной по главнокомандованию и в котором Сухомлинов ждал Пузыревского, как командующего войсками, и просил убрать его из Киева, я доложил государю, что в Варшавском военном округе через несколько дней ему придётся окончательно решить вопрос о назначении лица на место Драгомирова. Что, вспоминая мысль государя послать меня в Киевский военный округ командующим войсками, я верноподданнически докладываю: если уже государю угодно будет заменить меня на министерском посту другим лицом, то не следует ли меня послать в Киев с титулом главнокомандующего с назначением при этом членом Государственного совета. Государь спросил: «А под вами будут ли ещё командующие войсками?» — «Нет, Ваше Величество, не будут. Лишь помощник получит титул помощника главнокомандующего и придётся прибавить несколько человек для кадра штаба главнокомандующего». Государь выразил тогда сожаление, что он уже обещал пост командующего войсками Киевского военного округа Пузыревскому и говорил об этом Черткову, но что, «конечно, если будете вы назначены в Киев, то Пузыревскому обижаться не придётся», прибавил государь. Сказал, что ему надо подумать над этой комбинацией. Затем государь спросил: «И это вас удовлетворяет?» Я тогда взял смелость сказать, что всё в руках государя, если он пожелает, чтобы я стал простым часовым у дома его, то я стану и буду твёрдо стоять, не пожалев себя, а если придётся, то и умру на этом посту. Поэтому, если государь признает, что я ещё нужен на министерском посту, то, как ни труден этот пост, я не пожалею сил, чтобы исполнить должность министра с успехом, но что надо доверие государя. И в Киеве, хотя размер, масштаб работы будет много менее, но и там я буду полезен. Займусь этим фронтом крепко; силы у меня ещё довольно, и государь будет спокоен за этот важный фронт, где я буду часовым. Государь прерывает меня и говорит: «Конечно, конечно, я буду спокоен, а сил у вас много. Стоит посмотреть на ваши плечи». «Поэтому, — говорил я, — то, что вы государь признаете за лучшее для использования моих сил, то и будет принято мною со смирением». Государь спросил: «Почему же вы теперь говорите это?» Я ответил, что говорю на тот случай, если мой уход из министерства уже решён государем. Зная, что меня будет нелегко заменить, я и позволяю себе предлагать комбинацию с моим назначением в Киев. — «Да, — сказал государь, — вас будет трудно заменить». Я позволил тогда назвать кандидатов: Сахаров, Сухомлинов. Государь ответил: «Сахаров хороший начальник Главного штаба, но в военные министры не годится. Кстати, — сказал государь, — мне снова приходит в голову мысль: не следует ли разделить Военное министсрство, как предлагал Обручев, на две части?» Я докладывал вред такого деления и, по-видимому, ещё раз убедил его повременить с этим вопросом. Я направил мысль государя на другое важное дело: на развитие совещаний по стратегическим вопросам под его председательством, подобно бывшему в прошлом году. Государь придал сему большое значение и высказал желание, чтобы заседания эти были периодически повторяемы, и притом при участии моряков, чтобы в них обсуждались вообще все главные вопросы об обороне государства, которые должны решаться в этом совещании. «Командующие войсками, — сказал государь, — должны иметь равный голос с военным министром». При такой постановке дела, заключил государь, согласен, что в разделении министерства нужды и не представится. Ранее в числе доводов, чтобы сохранить нынешнее положение министерства, я указывал на необходимость продолжить наши децентрализационные работы и крепко усилить права атаманов и Туркестанского генерал-губернаторства.

Докладывал государю о несогласии между Субботичем и Алексеевым. Первый подал в отставку. Надо взять его в Военный совет. Доложил государю о принятых нами мерах, дабы помочь Алексееву разобраться в порученном ему деле.  Мы, военные, государь, ему поможем всеми силами. Считая то или другое решение неправильным, я обязанным считаю бороться против него и высказываю прямо вам, государь, своё мнение, даже зная, что этим делаю вам неприятность. Легче молчать и поддакивать, но полезно ли это, государь? Его Величество с ласкою ответил, что так и надо действовать, что он очень дорожит прямотой моей. Но, закончил я, раз приказание отдано, мы все, военные, подадим пример точному исполнению высочайшей воли.

Затем я попросил указания, какой случай государь признаёт наиболее желательным: уничтожение Приамурского военного округа и Квантунской области и подчинение всего района Дальнего Востока непосредственно наместнику или оставление Приамурского военного округа и Квантунской области, как они есть, с подчинением командующего войсками наместнику, с придачею ему высших прав за счёт Петербурга — и даже за счёт меня, — прибавил государь. Его Величество указал на первый случай, как на наиболее желательный. Я доложил тогда необходимость перенести управление этим районом из Порт-Артура в другой пункт. Государь оспаривал это мнение, указывая, что временно Порт-Артур является главнейшим на Дальнем Востоке пунктом. Я докладывал, что, притягивая дела из Забайкалья и Приамурья искусственно к Порт-Артуру, мы жертвуем интересами русских областей в ущерб их развитию. Просил государя не решать этого вопроса до приезда Алексеева в Петербург. Государь согласился. Напомнил государю мнение Алексеева о подчинении Приамурья. Государь сказал, что он внимательно прочёл мой дневник о заседаниях в Порт-Артуре. Что много думал. Что и ему приходит в голову мысль, что он мог и неправильно решить вопрос о наместничестве. Но что же делать? Теперь, так или иначе, вопрос этот решён, и с этим надо всем считаться.

Я заговорил о Безобразове. Указал государю, как отношусь к нему в дневнике. Что я не считаю, чтобы он не принёс известной пользы. Да, — прибавил государь, — он разбудил многое. Государь при этом сказал: «Разве мне приятно было слышать два года тому назад Безобразова, когда он говорил  мне, что мы избрали ложный путь на Дальнем Востоке. Но я признал, что он был прав. Конечно, скверно, что он критикует всех министров и всё, и всех. Критиковать легко, особенно неответственному человеку». Тогда я сказал: он фанатически увлекается. Что полезное действие его уже произведено. Что в руках государя Безобразов, мечтающий, что он руководит политикой царя, является только орудием. Взяв это орудие в свои руки, государь колол им нас, своих министров, больно. Безобразов в руках государя явился как бы горчичником, который был приставлен и к людям, и к делу. Требовалось произвести известный процесс. Цель достигнута. Теперь надо с Безобразовым поступить так, как поступают с сослужившими службу горчичниками. Государь весёлой улыбкою прервал меня: «Знаю, надо выбросить его». — «Так точно, Ваше Величество, Безобразова пора выбросить в окно. Ведь, государь, если горчичник передержать, то вместо пользы получается вред: являются нарывы. Так нельзя передержать и Безобразова».

Затем я говорил государю: какую тяжкую работу ему приходится делать, дабы, выслушав всех министров, выслушав сторонних лиц, прочитав массы бумаги, находить правильный путь к правде и пользе. Что во многих случаях даже доклад самыи неприятный, идущий вразрез со своими мыслями, доклад, при котором, по первому впечатлению, даётся отпор, при спокойном обсуждении открывает новые горизонты и даёт возможность воспринять ту или другую верную мысль. Государь ответил мне в тёплых словах, что этой работой он занимается, когда гуляет пешком или верхом. Что ему тяжко приходится напрягать свой ум. Что он думает, что это усилие ума, если бы могло проходить в лошадь, то очень встревожило бы её. Что он тяжко мучается, выбирая из всего слышанного — нужное.

В начале доклада государь передал мне записку Юзефовича (через Гессе), сказав, что давно знает Юзефовича, что он киевский житель. Очень надёжный, преданный. Много помог ему в учебном деле. Что в записке этого штатского человека разбирается вопрос о вольноопределяющихся. Что  многое я и лично докладывал уже ему, согласное с мыслями, помеченными в записке, что надо её рассмотреть.

Государь вспомнил, как он сам давал мне указания, дабы уменьшить число генералов и вообще военных вне военного ведомства. Теперь видит, что без военных в других ведомствах, особенно внутренних дел, обойтись невозможно, что он с особым удовольствием во время поездки в Саров видел много земских начальников из военных. Что военные более других дисциплинированы и лучше других умеют обращаться с народом, а это важно.

Государь говорил, что на днях завтракал у Константина Константиновича. Что он значительно успокоился, а то он, государь, уже думал прижать его. Что говорили о кадетских корпусах, и государь порадовался, что почти все вакансии в военных училищах пополнены из кадетских корпусов. Что поступающих со стороны с гимназическим курсом так много, что их нельзя было принять. Что надо открыть ещё военное училище.

*  *  *

Сегодня перед отъездом сидел у меня Витте.

Более спокоен, чем то было третьего дня. Обласкан государем при приёме его уже как председателя Комитета министров. Государь усадил его, пошёл сам за папиросой, говорил тёплые слова. Витте говорил, что и молодая государыня «первый раз приняла его по-человечески». Посадила, тепло разговаривала. Ранее принимала его не иначе, как стоя, надменная, как статуя. Государь, отпуская Витте, обнял его, а Витте поцеловал руку у государя.

Государыня-мать и наследник встретили Витте родственно, вышли из-за завтрака, подошли к окну, махали салфеткой. Приехал неожиданно. Посадили завтракать. Окружили вниманием. Наследник говорил, что он теперь ещё более, чем прежде, будет пользоваться советами Витте. Что в Комитете министров они будут сидеть рядом и будут шептаться о том, куда наследнику надо поехать, какие заводы, учреждения видеть.

Витте говорил мне о своём желании вести дела Комитета министров бесстрастно и беспристрастно. О своём желании не приобретать влияния на ход дел. Но среди этих спокойных рассуждений вдруг у Витте несколько раз прорывались горькие вопросы: зачем это сделано? Что выиграют государь и Россия от столь неожиданного удаления его с должности?

После завтрака князь Шервашидзе, старый знакомый его по Тифлису, рассказал ему следующее.

Под Витте уже давно подкапывались. Против него были государь, Великий князь Александр Михайлович, некоторые министры. За Витте — государыня Мария Фёдоровна и наследник. Удары отводились. Уже на первое января был подписан указ об его уходе, но государыня Мария Фёдоровна уговорила государя не делать этого, и ему был дан даже рескрипт. Только теперь Витте понял слова государыни 1 января: довольны ли вы?

Но теперь были подведены одновременно три мины:

 

1) Великого князя Александра Михайловича на почве, что Витте забрал себе слишком много власти, что он развил у себя ряд министерств, что он обезличивает не только другие министерства, но и само самодержавие. Лично великий князь хотел отторгнуть от Министерства финансов Департамент торговли и мануфактур (осенью прошлого года в Мисхоре Александр Михайлович говорил мне всё это и приглашал содействовать дележу наследства Витте, отобрав два корпуса пограничной стражи); 

2) вторую мину вёл Безобразов. Он обвинял Витте в ошибочности нашей политики на Дальнем Востоке. Указывал, что в дружной работе на Дальнем Востоке министров иностранных дел, финансов и военного — Витте главный, что если его убрать — соглашение перестанет существовать; 

3) третью мину вёл Плеве с некоторыми министрами (разумел Муравьёва и, вероятно, Победоносцева). Вёл наиболее опасную мину. Указывая государю, что Витте красный, что все недовольные элементы в своей противоправительственной работе находят поддержку и опору в Витте: финляндцы, армяне, учащаяся молодёжь, евреи. Что деятельность его вредна.

Если бы мины подводились по одной, то успеха не имели бы, но подведенные одновременно, произвели взрыв. Государь хотел прежде отправить в Данию государыню, а уже после уволить Витте. Отсрочка отъезда привела к необходимости сделать этот шаг при государыне.

Витте тепло со мной прощался и растроганно вспоминал, что, несмотря на все наши споры и несогласия, он всегда помнил, что моё обращение лично к нему было корректно и сердечно. Что и со своей стороны ни к кому не имел столько симпатии сам Витте, как ко мне. «В вас я видел солдата-воина, который не боится высказывать свое мнение и не боится говорить правду и царю», — говорил Витте. Я тоже был тронут, ибо, не отдавая себе точного отчета, как и почему, но привязан к Витте, как к могучему человеку, хотя и полному противоположностей, но сильному и крупному даже в своих слабостях.

Очень был рад доставить ему некоторое утешение, сообщив, что государь соизволил оставить ему мундир пограничной стражи.

О  П л е с к е

Витте говорил мне, что Плеске хороший человек, очень честных, твёрдых правил, не очень широкого кругозора, отличный работник и отлично знающий кредитную часть. Упрям. Имеет слабость к музыке.

Вчера он был у меня. Ранее встречались редко. Производит впечатление аккуратного бюрократа, изящного на немецкий лад по фигуре и по манерам. Некрепкого здоровьем. Несколько нервного. Знакомился у меня с отношениями военного ведомства к финансовому. Говорил ему о необходимости добавочного кредита (к 130 млн. р., которые условлено прибавить к предельному бюджету) на расходы по формированию и содержанию 16 батальонов, 3 батарей и 1 сапёрного батальона для обороны города Дальнего, выстроенного даже не спрося мнения Военного министерства.

Плеске говорил мне, что ему досталось тяжёлое наследие. Что ему после Витте неизбежно суждено быть сереньким министром. Что в общем он сочувствует финансовой  политике своего даровитого предшественника и не будет делать ломки, но что мы шли по разным делам слишком большим ходом. Витте сам признавал, что если бы даже он остался министром финансов, то ему пришлось бы этот ход приостановить. Плеске признаёт, что податное напряжение весьма большое.

Сегодня я возвращался вместе с Плеске из Петергофа после его первого и короткого доклада государю. Плеске вспоминал своё детство. Он из Балтийских провинций, окончил курс в лицее и долго жил в Гапсале, где в то время совершенно просто проживала Мария Фёдоровна с Александром III, тогда ещё наследником престола. Оом — секретарь Марии Фёдоровны — был дядя Плеске. На один из вечеров, устроенных Марией Фёдоровной, был приглашён и Плеске, тогда ещё лицеист. Была музыка, в которой и он принимал участие. Мария Фёдоровна его обласкала. Теперь, представляясь государыне-матери, он был тронут, что она всё это помнит и что окружающие государыню помнят это.

Я советовал Плеске дорожить этой связью.

Плеске говорил мне, что у него никаких знакомых при дворе нет. Что живёт он в Петербурге замкнуто, сурком. Что имеет круг своих друзей. Что перспектива отношений к великим князьям и разным чинам двора его устрашает, но что он постарается от всего этого держаться вдалеке. Снова повторил мне своё желание в делах министерства производить поменьше ломки. Я, дабы отдать ему визит, довёз его до Государственного банка, где он и принял меня в своём кабинете. Там же принесли нам депешу в конверте с надписью: вскрыть в присутствии военного министра. В депеше из Владивостока управляющий банком извещает, что, по донесению военного агента в Японии, японцы готовятся объявить нам очень скоро войну и потому управляющий банком просит немедленно подкрепить ресурсы банка.

19 августа 1903 г., вагон

Приложение к № 17
Имевшееся в этой тетрадке письмо
12 июня № 5

Многоуважаемый Алексей Николаевич!

С отъездом статс-секретаря Безобразова в Порт-Артур затихли поднятые по Дальнему Востоку вопросы, разрешение которых ожидается на месте в совещании военного министра, адмирала Алексеева и статс-секретаря.

Перед отъездом последний заявил, что для усиления войск на Дальнем Востоке необходимо, чтобы военный министр поступился некоторыми предположенными мерами на Западе, дабы освободить часть отпущенных на будущее пятилетие средств для Востока. На это я возразил, что наши нужды на Западе отпущенными ассигнованиями удовлетворяются в очень слабой степени, при каковом условии вряд ли военный министр в состоянии будет чем-либо поступиться. Тогда он мне сказал, что можно отказаться от Принаревской железной дороги и от укреплений по Нареву, так как якобы эти меры не настоятельны и что, между прочим, Великий князь Николай Николаевич не признаёт их полезности. На это я ответил, что могут быть разные взгляды на этот вопрос, но взгляд военного министра освящён утверждением государя, а при таком условии он является обязательным и не может быть оспариваем, пока не будет изменён тем же порядком, каким и утверждён. На заявление же Безобразова, что он может судить о стратегических вопросах, как бывший военный, я заметил, что для этого недостаточно быть не только бывшим, но и настоящим военным, так как необходимо знать всю совокупность условий обороны государства, а это знают очень немногие. В конце концов я полюбопытствовал узнать, откуда он имел сведения о Принаревской дороге и о предполагаемых к постройке укреплениях, на что получил ответ, что ему, Безобразову, сказал Сергей Юльевич.

Безобразов мне довольно торжественно объявил, что получил телеграмму от Вогака, что военный министр встретил его очень хорошо, без всякого выражения неудовольствия. На мой вопрос, почему он думал, что Вогак будет принят иначе, он определённого ответа не дал.

Из других новостей могу сказать лишь, что государь разрешил пригласить на Петербургские манёвры начальника французского Главного штаба и что государь приказал отменить при полковых мундирах панталоны с лампасами и восстановить прежний порядок.

Войска, отправляемые в Забайкалье, начинают движение 12 июня и заканчивают в половине июля; будут они по распоряжению командующего войсками Приамурского округа расположены в Чите.

Желая всего лучшего, прошу верить в моё искреннее уважение.  (В. Сахаров)

Рукой генерала Куропаткина: Удивительный нахал этот новый статс-секретарь.

ЧАСТЬ 1

ЧАСТЬ 2

ИСТОЧНИК